Неточные совпадения
Обернулись, ан бригадир, весь пьяный,
смотрит на них из
окна и лыка
не вяжет, а Домашка Стрельчиха угольком фигуры у него
на лице рисует.
— Поди
посмотри, чего надо. Какая-то барыня, — сказал Капитоныч, еще
не одетый, в пальто и калошах, выглянув в
окно на даму, покрытую вуалем, стоявшую у самой двери.
«Пятнадцать минут туда, пятнадцать назад. Он едет уже, он приедет сейчас. — Она вынула часы и
посмотрела на них. — Но как он мог уехать, оставив меня в таком положении? Как он может жить,
не примирившись со мною?» Она подошла к
окну и стала
смотреть на улицу. По времени он уже мог вернуться. Но расчет мог быть неверен, и она вновь стала вспоминать, когда он уехал, и считать минуты.
Я подошел к
окну и
посмотрел в щель ставня: бледный, он лежал
на полу, держа в правой руке пистолет; окровавленная шашка лежала возле него. Выразительные глаза его страшно вращались кругом; порою он вздрагивал и хватал себя за голову, как будто неясно припоминая вчерашнее. Я
не прочел большой решимости в этом беспокойном взгляде и сказал майору, что напрасно он
не велит выломать дверь и броситься туда казакам, потому что лучше это сделать теперь, нежели после, когда он совсем опомнится.
Разумихин, сконфуженный окончательно падением столика и разбившимся стаканом, мрачно поглядел
на осколки, плюнул и круто повернул к
окну, где и стал спиной к публике, с страшно нахмуренным лицом,
смотря в
окно и ничего
не видя.
Затем, сунув деньги в карман, он хотел было переменить
на себе платье, но,
посмотрев в
окно и прислушавшись к грозе и дождю, махнул рукой, взял шляпу и вышел,
не заперев квартиры.
Тужите, знай, со стороны нет мочи,
Сюда ваш батюшка зашел, я обмерла;
Вертелась перед ним,
не помню что врала;
Ну что же стали вы? поклон, сударь, отвесьте.
Подите, сердце
не на месте;
Смотрите на часы, взгляните-ка в
окно:
Валит народ по улицам давно;
А в доме стук, ходьба, метут и убирают.
Клим искоса взглянул
на мать, сидевшую у
окна; хотелось спросить: почему
не подают завтрак? Но мать
смотрела в
окно. Тогда, опасаясь сконфузиться, он сообщил дяде, что во флигеле живет писатель, который может рассказать о толстовцах и обо всем лучше, чем он, он же так занят науками, что…
Дни потянулись медленнее, хотя каждый из них, как раньше, приносил с собой невероятные слухи, фантастические рассказы. Но люди, очевидно, уже привыкли к тревогам и шуму разрушающейся жизни, так же, как привыкли галки и вороны с утра до вечера летать над городом. Самгин
смотрел на них в
окно и чувствовал, что его усталость растет, становится тяжелей, погружает в состояние невменяемости. Он уже наблюдал
не так внимательно, и все, что люди делали, говорили, отражалось в нем, как
на поверхности зеркала.
Через несколько минут он растянулся
на диване и замолчал; одеяло
на груди его волнообразно поднималось и опускалось, как земля за
окном.
Окно то срезало верхушки деревьев, то резало деревья под корень; взмахивая ветвями, они бежали прочь. Самгин
смотрел на крупный, вздернутый нос,
на обнаженные зубы Стратонова и представлял его в деревне Тарасовке, пред толпой мужиков.
Не поздоровилось бы печнику при встрече с таким барином…
Он хорошо помнил опыт Москвы пятого года и
не выходил
на улицу в день 27 февраля. Один, в нетопленой комнате, освещенной жалким огоньком огарка стеариновой свечи, он стоял у
окна и
смотрел во тьму позднего вечера, она в двух местах зловеще, докрасна раскалена была заревами пожаров и как будто плавилась, зарева росли, растекались, угрожая раскалить весь воздух над городом. Где-то далеко
не торопясь вползали вверх разноцветные огненные шарики ракет и так же медленно опускались за крыши домов.
— Сказано: нельзя
смотреть! — тихо и лениво проговорил штатский, подходя к Самгину и отодвинув его плечом от
окна, но занавеску
не поправил, и Самгин видел, как мимо
окна,
не очень быстро, тяжко фыркая дымом, проплыл блестящий паровоз, покатились длинные, новенькие вагоны;
на застекленной площадке последнего сидел, как тритон в домашнем аквариуме, — царь.
Этой части города он
не знал, шел наугад, снова повернул в какую-то улицу и наткнулся
на группу рабочих, двое были удобно, головами друг к другу, положены к стене, под
окна дома, лицо одного — покрыто шапкой: другой, небритый, желтоусый, застывшими глазами
смотрел в сизое небо, оно крошилось снегом;
на каменной ступени крыльца сидел пожилой человек в серебряных очках, толстая женщина, стоя
на коленях, перевязывала ему ногу выше ступни, ступня была в крови, точно в красном носке, человек шевелил пальцами ноги, говоря негромко, неуверенно...
В
окно смотрели три звезды, вкрапленные в голубоватое серебро лунного неба. Петь кончили, и точно от этого стало холодней. Самгин подошел к нарам, бесшумно лег, окутался с головой одеялом, чтоб
не видеть сквозь веки фосфорически светящегося лунного сумрака в камере, и почувствовал, что его давит новый страшок,
не похожий
на тот, который он испытал
на Невском; тогда пугала смерть, теперь — жизнь.
Но уже весною Клим заметил, что Ксаверий Ржига, инспектор и преподаватель древних языков, а за ним и некоторые учителя стали
смотреть на него более мягко. Это случилось после того, как во время большой перемены кто-то бросил дважды камнями в
окно кабинета инспектора, разбил стекла и сломал некий редкий цветок
на подоконнике. Виновного усердно искали и
не могли найти.
Иноков постригся, побрил щеки и, заменив разлетайку дешевеньким костюмом мышиного цвета, стал незаметен, как всякий приличный человек. Только веснушки
на лице выступили еще более резко, а в остальном он почти ничем
не отличался от всех других, несколько однообразно приличных людей. Их было
не много,
на выставке они очень интересовались архитектурой построек,
посматривали на крыши, заглядывали в
окна, за углы павильонов и любезно улыбались друг другу.
Самгин, открыв
окно,
посмотрел, как он
не торопясь прошел двором, накрытый порыжевшей шляпой, серенький, похожий
на старого воробья. Рыжеволосый мальчик
на крыльце кухни акушерки Гюнтер чистил столовые ножи пробкой и тертым кирпичом.
Повинуясь странному любопытству и точно
не веря доктору, Самгин вышел в сад, заглянул в
окно флигеля, — маленький пианист лежал
на постели у
окна, почти упираясь подбородком в грудь; казалось, что он, прищурив глаза, утонувшие в темных ямах, непонятливо
смотрит на ладони свои, сложенные ковшичками. Мебель из комнаты вынесли, и пустота ее очень убедительно показывала совершенное одиночество музыканта. Мухи ползали по лицу его.
— Нет, я
не хочу задеть кого-либо; я ведь
не пытаюсь убедить, а — рассказываю, — ответил Туробоев,
посмотрев в
окно. Клима очень удивил мягкий тон его ответа. Лютов извивался, подскакивал
на стуле, стремясь возражать, осматривал всех в комнате, но, видя, что Туробоева слушают внимательно, усмехался и молчал.
— Закройте
окна, опустите занавеску;
на волю
не смотреть.
Он вышел от нее очень поздно. Светила луна с той отчетливой ясностью, которая многое
на земле обнажает как ненужное. Стеклянно хрустел сухой снег под ногами. Огромные дома
смотрели друг
на друга бельмами замороженных
окон; у ворот — черные туши дежурных дворников; в пустоте неба заплуталось несколько звезд,
не очень ярких. Все ясно.
Дома, распорядясь, чтоб прислуга подала ужин и ложилась спать, Самгин вышел
на террасу,
посмотрел на реку,
на золотые пятна света из
окон дачи Телепневой. Хотелось пойти туда, а — нельзя, покуда
не придет таинственная дама или барышня.
Стоя в буфете у
окна, он
смотрел на перрон, из-за косяка. Дуняшу
не видно было в толпе, окружавшей ее. Самгин машинально сосчитал провожатых: тридцать семь человек мужчин и женщин. Марина — заметнее всех.
—
На это
не смотрят, — заметил Клим, тоже подходя к
окну. Он был доволен, обыск кончился быстро, Иноков
не заметил его волнения. Доволен он был и еще чем-то.
«Что же я тут буду делать с этой?» — спрашивал он себя и, чтоб
не слышать отца, вслушивался в шум ресторана за
окном. Оркестр перестал играть и начал снова как раз в ту минуту, когда в комнате явилась еще такая же серая женщина, но моложе, очень стройная, с четкими формами, в пенсне
на вздернутом носу. Удивленно
посмотрев на Клима, она спросила, тихонько и мягко произнося слова...
Снимок — мутный,
не сразу можно было разобрать, что
на нем — часть улицы, два каменных домика, рамы
окон поломаны, стекла выбиты, с крыльца
на каменную площадку высунулись чьи-то ноги, вся улица засорена изломанной мебелью, валяется пианино с оторванной крышкой, поперек улицы — срубленное дерево, клен или каштан, перед деревом — костер, из него торчит крышка пианино, а пред костром, в большом, вольтеровском кресле, поставив ноги
на пишущую машинку, а винтовку между ног, сидит и
смотрит в огонь русский солдат.
Клим покорно ушел, он был рад
не смотреть на расплющенного человека. В поисках горничной, переходя из комнаты в комнату, он увидал Лютова; босый, в ночном белье, Лютов стоял у
окна, держась за голову. Обернувшись
на звук шагов, недоуменно мигая, он спросил, показав
на улицу нелепым жестом обеих рук...
Клим начал
смотреть на Нехаеву как
на существо фантастическое. Она заскочила куда-то далеко вперед или отбежала в сторону от действительности и жила в мыслях, которые Дмитрий называл кладбищенскими. В этой девушке было что-то напряженное до отчаяния, минутами казалось, что она способна выпрыгнуть из
окна. Особенно удивляло Клима женское безличие, физиологическая неощутимость Нехаевой, она совершенно
не возбуждала в нем эмоции мужчины.
К тому времени я уже два года жег зеленую лампу, а однажды, возвращаясь вечером (я
не считал нужным, как сначала, безвыходно сидеть дома 7 часов), увидел человека в цилиндре, который
смотрел на мое зеленое
окно не то с досадой,
не то с презрением. «Ив — классический дурак! — пробормотал тот человек,
не замечая меня. — Он ждет обещанных чудесных вещей… да, он хоть имеет надежды, а я… я почти разорен!» Это были вы. Вы прибавили: «Глупая шутка.
Не стоило бросать денег».
Райский крякнул
на всю комнату. Вера
не подняла головы от шитья, Татьяна Марковна стала
смотреть в
окно.
Она сидела, откинувшись
на стул спиной, положив один локоть
на окно, и
смотрела на Райского
не прямо, а как будто случайно, когда доходила очередь взглянуть, между прочим, и
на него.
Верочка отворит
окно и сядет
смотреть грозу, а я всегда спрячусь в постель, задерну занавески, и если молния очень блестит, то положу большую подушку
на голову, а уши заткну и ничего
не вижу,
не слышу…
Райский с раннего утра сидит за портретом Софьи, и
не первое утро сидит он так. Он измучен этой работой.
Посмотрит на портрет и вдруг с досадой набросит
на него занавеску и пойдет шагать по комнате, остановится у
окна, посвистит, побарабанит пальцами по стеклам, иногда уйдет со двора и бродит угрюмый, недовольный.
Распорядившись утром по хозяйству, бабушка, после кофе, стоя сводила у бюро счеты, потом садилась у
окон и глядела в поле, следила за работами,
смотрела, что делалось
на дворе, и посылала Якова или Василису, если
на дворе делалось что-нибудь
не так, как ей хотелось.
Вскоре бабушка с Марфенькой и подоспевшим Викентьевым уехали
смотреть луга, и весь дом утонул в послеобеденном сне. Кто ушел
на сеновал, кто растянулся в сенях, в сарае; другие, пользуясь отсутствием хозяйки, ушли в слободу, и в доме воцарилась мертвая тишина. Двери и
окна отворены настежь, в саду
не шелохнется лист.
И стала я
на нее, матушка, под самый конец даже ужасаться: ничего-то она
не говорит со мной, сидит по целым часам у
окна,
смотрит на крышу дома напротив да вдруг крикнет: „Хоть бы белье стирать, хоть бы землю копать!“ — только одно слово какое-нибудь этакое и крикнет, топнет ногою.
Как только она вошла, глаза всех мужчин, бывших в зале, обратились
на нее и долго
не отрывались от ее белого с черными глянцевито-блестящими глазами лица и выступавшей под халатом высокой груди. Даже жандарм, мимо которого она проходила,
не спуская глаз,
смотрел на нее, пока она проходила и усаживалась, и потом, когда она уселась, как будто сознавая себя виновным, поспешно отвернулся и, встряхнувшись, уперся глазами в
окно прямо перед собой.
В следующей камере было то же самое. Такая же была духота, вонь; точно так же впереди, между
окнами, висел образ, а налево от двери стояла парашка, и так же все тесно лежали бок с боком, и так же все вскочили и вытянулись, и точно так же
не встало три человека. Два поднялись и сели, а один продолжал лежать и даже
не посмотрел на вошедших; это были больные. Англичанин точно так же сказал ту же речь и так же дал два Евангелия.
Он
не шатался,
не говорил глупостей, но был в ненормальном, возбужденно-довольном собою состоянии; в-третьих, Нехлюдов видел то, что княгиня Софья Васильевна среди разговора с беспокойством
смотрела на окно, через которое до нее начинал доходить косой луч солнца, который мог слишком ярко осветить ее старость.
Женщина эта — мать мальчишки, игравшего с старушкой, и семилетней девочки, бывшей с ней же в тюрьме, потому что
не с кем было оставить их, — так же, как и другие,
смотрела в
окно, но
не переставая вязала чулок и неодобрительно морщилась, закрывая глаза,
на то, что говорили со двора проходившие арестанты.
Распахнув
окно, Половодов
посмотрел в сад,
на аллеи из акаций и тополей,
на клумбы и беседки, но это было все
не то: он был слишком взволнован, чтобы любоваться природой.
Чертопханов снова обратился к Вензору и положил ему кусок хлеба
на нос. Я
посмотрел кругом. В комнате, кроме раздвижного покоробленного стола
на тринадцати ножках неровной длины да четырех продавленных соломенных стульев,
не было никакой мебели; давным-давно выбеленные стены, с синими пятнами в виде звезд, во многих местах облупились; между
окнами висело разбитое и тусклое зеркальце в огромной раме под красное дерево. По углам стояли чубуки да ружья; с потолка спускались толстые и черные нити паутин.
В двенадцать приходил военный губернатор;
не обращая никакого внимания
на советников, он шел прямо в угол и там ставил свою саблю, потом,
посмотревши в
окно и поправив волосы, он подходил к своим креслам и кланялся присутствующим.
Я кивнул ему головой,
не дожидаясь окончания речи, и быстрыми шагами пошел в станционный дом. В
окно мне было слышно, как он горячился с жандармом, как грозил ему. Жандарм извинялся, но, кажется, мало был испуган. Минуты через три они взошли оба, я сидел, обернувшись к
окну, и
не смотрел на них.
Утро проходит тоскливо. К счастью, Марья Андреевна
на этот раз снисходительна и беспрестанно выходит из классной
посмотреть, как бы, укладывая,
не смяли ее «матерчатого» платья, которое у нее всего одно и бережется для выездов. Мы отвечаем уроки машинально, заглядывая в
окно и прислушиваясь к шуму, который производят сборы.
Я вышел из накуренных комнат
на балкон. Ночь была ясная и светлая. Я
смотрел на пруд, залитый лунным светом, и
на старый дворец
на острове. Потом сел в лодку и тихо отплыл от берега
на середину пруда. Мне был виден наш дом, балкон, освещенные
окна, за которыми играли в карты… Определенных мыслей
не помню.
На этот крик в
окне показалась голова Харитона Артемьича. Он, очевидно,
не узнал зятя и
смотрел на него с удивлением, как
на сумасшедшего.
— Так, так… То-то нынче добрый народ пошел: все о других заботятся, а себя забывают. Что же, дай бог…
Посмотрел я в Заполье
на добрых людей… Хорошо. Дома понастроили новые, магазины с зеркальными
окнами и все перезаложили в банк. Одни строят, другие деньги
на постройку дают — чего лучше? А тут еще:
на, испей дешевой водочки… Только вот как с закуской будет? И ты тоже вот добрый у меня уродился: чужого
не жалеешь.
Иногда он, стоя в
окне, как в раме, спрятав руки за спину,
смотрел прямо
на крышу, но меня как будто
не видел, и это очень обижало. Вдруг отскакивал к столу и, согнувшись вдвое, рылся
на нем.
Я бегу
на чердак и оттуда через слуховое
окно смотрю во тьму сада и двора, стараясь
не упускать из глаз бабушку, боюсь, что ее убьют, и кричу, зову. Она
не идет, а пьяный дядя, услыхав мой голос, дико и грязно ругает мать мою.